Россия знает одну национальность - «пушечное мясо»

Про «пятый пункт» и «пятую колонну».
Известный российский журналист поделился мнением о том, что сейчас происходит в его стране. Заметка Аркадия Бабченко опубликована в журнале The New Times. Привеодим его полностью:

- Меня зовут Аркадий Аркадьевич Бабченко. Мне тридцать семь лет, образование высшее, женат, воспитываю дочь.

Когда мне было девятнадцать, Родина обула меня в кирзачи, сунула в руки автомат, посадила на броню и сказала: «езжай». И я поехал. «Восстановление конституционного строя» - так эта война называлась тогда.

Когда мне было двадцать два, я пришел в военкомат и уже сам, добровольно, записался в армию и поехал на войну второй раз. «Контртеррористичесая операция» - так она стала называться в девяносто девятом. «При этом в течение ста двух дней принимал непосредственное участие в боевых действиях» - как записано у меня в военнике.

За эти две войны Родина выписала мне бесплатный проезд и две тысячи рублей в виде монетизированных льгот. Спасибо и на этом.

Мой двоюродный брат, Сергей Бабченко, погиб в Таджикистане. На границе. Уже после дембеля. Им на замену пригнали молодняк. И сразу же - выход в рейд. Он вызвался пойти вместо молодых. Напоролись на банду, переправлявшую героин. Он был пулеметчиком. Его убили выстрелом в голову. Единственного в том бою. Снайпер. Сейчас его имя выбито на памятнике павшим солдатам в Башкирии, откуда он родом.
Мой отец, Аркадий Лаврентьевич Бабченко, запускал корабли в Космос. Он был инженером-конструктором, работал на «ящике» - ЦКБ ТМ. Центральное Конструкторское Бюро Тяжелого Машиностроения. Делал кабель-мачты для ракет. Его последней работой была кабель-мачта для «Бурана». В командировках отец пропадал по полгода. На Байконуре жил в общаге. В Москве же - в проходной двушке вместе с женой, сыном, мамой, отцом, братом и его семьей. Эта двушка - единственное наследство. Больше ничего у нас не было. Ни машины, ни гаража, ни дачи.

В девяностых, когда «Буран» слетал в космос один раз, а потом все развалилось, отец не пошел ни торговать, ни воровать. Не был приспособлен к этому совершенно. Он был рожден для того, чтобы запускать корабли в космос. И до самой смерти чертил свои ставшие никому не нужными кабель-мачты. В почти полной нищете.

Умер он от инсульта. В девяносто шестом. Я тогда был на войне. Мы даже не попрощались.

Мой дед, Лаврентий Петрович Бабченко, стопроцентный запорожский казак, был танкистом. Воевал на Халхин-Голе. Трижды контужен. Один раз тяжело. Эти контузии его и доконали - он умер в восьмидесятом, когда мне было три года.

Его жена, Елена Михайловна Купцова (по первому мужу, настоящей ее фамилии я не знаю, потому что бабушка тщательно ее скрывала - еврейка, да) в войну дежурила на крышах и тушила зажигательные бомбы. Когда появилась возможность - никуда из России не уехала. Работала всю жизнь, до самой смерти. В бойлерной. В нашем доме, в подвале. Сутки-трое.

Умерла месяца через два после своего сына. Я тогда все еще был на войне. Как ее хоронили я даже не знаю.

Моя прабабка по фамилии Бахтиярова (частично татарка, ага) приехала в Москву в тридцатых. С двумя детьми жила в подсобке в школе. Затем всю жизнь в ней же и проработала.

Ее дочь, моя бабушка, всю войну с четырнадцати лет делала йодоформ - кристаллы йода, прижигать оторванные конечности. А после смены по линии трудфронта шла разгружать вагоны с углем. Или валить лес.

Ее брат, мой двоюродный дед, в первые же месяцы войны в пятнадцать лет убежал на фронт и вернулся только в пятидесятом - с Дальнего Востока.

Ее внучка - моя мама - ездила за мной в Чечню. Видела все своими глазами. Потом усыновила шестерых детей.

Первый ребенок, появившийся в нашей семье, был приемным. Второй - тоже. И только третья дочь родилась своя.

Сейчас у мамы семейный детский дом. Все дети - из Липецка. Из неблагополучных семей. Алкоголизм, да.

Дед моей жены, Петр Горьканов, чистокровный мордвин, в Великую отечественную воевал в химвойсках, где и потерял зрение. До самой смерти прожил в деревне. В доме с дровяным отоплением. Газ ему, ветерану, инвалиду, при жизни так и не провели.

Мой тесть, прапорщик, чистокровный мордвин, служил в Германии. Когда все развалилось, вместе с двумя детьми и женой бомжевал по казармам и общагам.

За все эти девятнадцать лет своей совершеннолетней жизни - и даже раньше, с девяносто третьего - все говно я прошел вместе со своей страной. Я всегда был там, где моей стране было плохо. У Белого дома, значит у Белого дома. В Чечне, значит в Чечне. В Южной Осетии - значит, в Южной Осетии. В Крымске - значит в Крымске. В Благовещенске - так в Благовещенске.


Все это время я, моя семья, мои предки и мои родственники, были для моей страны вполне себе русскими.

Когда надо было гореть на Халхин-голе, за нищенскую зарплату тянуть космос, голодать по подвалам, делать йодоформ для фронта, бомжевать с детьми по казармам, погибать в Таджикистане, кормить вшей в Чечне, усыновлять брошенных детей - мы были русскими.

В Чечне никто ни разу не предлагал мне положить автомат, свалить в свою хохляндию и лопнуть там по шву. Когда за русскую Родину надо сдохнуть, русской Родине плевать - еврей ты, или нет. Хохол или нет.

Там Родина знает только одну национальность - пушечное мясо.

Свалить в Украину начали предлагать мне после войны.

Те, кто ни разу ни на какой войне не были, конечно же.

Такого количества дерьма про себя и своих близких, как за последние несколько месяцев, я не слышал никогда в жизни.

На «жидобандеровском фашистком» Майдане никто ни разу никогда нигде ни при каких обстоятельствах не спросил меня о моей национальности. «Правому сектору», плечом к плечу дравшемуся на баррикадах с русскими, евреями, крымскими татарами, армянами - было плевать. Просто плевать. Они не об этом.


На Родине…

Расшифровывать и интерпретировать, что бы то ни было, сказанное Путиным, может быть интересно только психиатрам и только в качестве медицинского экспоната по изучению синдрома тотального вранья. Такое мнение на своей странице вFacebook озвучил российский журналист Аркадий Бабченко.

«Человек десять лет гонит на голубом глазу и десять лет вечно кто-то пытается уловить в этом «векторы» «месседжи» и пр. Мне это совершенно неинтересно. Если я вижу, что человек просто сс*т всем вокруг в глаза – пусть даже и с доброй улыбкой и, уверяя в божественность росы — для меня его слова оказываются там, где им и место. В помойке. Потому что они имеют совершенно нулевую значимость. Слова кагэбэшника — это вообще самая дешевая вещь на свете. Значение имеют только поступки. А поступки мы все видим», — пишет журналист.

Вместе с тем, журналист отмечает, что последнее интервью ТАССу — даже для Путина «нечто шедевральное».

«Вот кто может расшифровать … вот это вот все — про Конституцию, отведенные ею сроки и важность соблюдения ее требований? Что этим хотел сказать человек, который вертел все Конституции, как хотел, как минимум дважды сфальсифицировал собственные «выборы», один раз сажал на трон вместо себя подсадного петрушку, дважды превысил разрешенный Конституцией срок пребывания у власти — и на голубом глазу что-то теперь рассказывает нам про Конституцию с видом божьей росы», — возмущается Бабченко.

Он отмечает, что «уже всем давно все понятно».

«Давно всем понятно, что никаких выборов в восемнадцатом году просто не будет — все, наигралися в эти игрульки, не нужно это уже никому. Уже всем понятно, что у власти он будет пожизненно, потому что других вариантов для себя он больше не оставил, потому что отдача власти автоматически означает для него либо Гаагу, либо, если он запрется в бункере в России, странное отравление чашкой с чаем, поднесенной бывшими подельниками по «Озеру», — пишет журналист.

Бабченко отмечает, что «полстраны ж только и ждет, чтобы Царь Владимир пришел, наконец, навеки и спас Россию от проклятой Америки, и жизни себе без кормильца не представляет».

«Киселеву не зря ордена да премии раздают. Всем это уже все понятно, господи», — подытоживает журналист.

Тот человек, ради возведения на трон которого и была затеяна Вторая чеченская, и который сам за свою Родину ни разу нигде не воевал, счастливо избежав и Афганистана, и затем, уже дорвавшись до власти, посылая вместо себя и своих детей в затеянные уже им самим Грузию и Крым все то же пацанье-срочников, с трибуны говорит мне, пошедшему на его войну добровольцем, что я - предатель, агент врага и второй сорт.

Теперь я стал для Родины евреем, хохлом, бандеровцем, пятой колонной и национал-предателем.

Чудны дела твои, Господи.






Газенвагенon